Долг вечен: коллекторы уверены, что закон о банкротстве физических лиц в ближайшие годы принят не будет
Хабаровчанин Павел Михмель имиджем «плохого парня» нимало не тяготится. В его бизнесе этот имидж неплохо капитализируется. Особенно в кризисные времена, когда услуги коллекторов востребованы как никогда. Центробанк РФ оценил объем просроченной задолженности физических лиц на 1 июля 2010 года в 271 млрд руб.— это в 2,5 раза больше, чем на ту же дату 2008-го (115,9 млрд руб.). Сейчас «Первое коллекторское бюро» (ПКБ) считается крупнейшей российской коллекторской компанией по географическому охвату и одной из ведущих по объему долгового портфеля (30 млрд руб.). По данным «СПАРК-Интерфакс», выручка ОАО ПКБ в первом полугодии 2010 года составила 491,5 млн руб., чистая прибыль — 118,4 млн руб.
Однако негативный имидж коллекторов привлек внимание главы Роспотребнадзора Геннадия Онищенко. В сентябре он назвал действия банков, которые передают проблемные долги коллекторам, незаконными. Повод поговорить о том, как коллекторы зарабатывают на безнадежных долгах и есть ли будущее у этого бизнеса.
…
ПМ: Самая простая форма работы — дистанционное взыскание долгов. Сидят девушки в call-центре, скажем, в городе Хабаровске и всех обзванивают. Это помимо автоматического информирования — рассылки SMS, электронных писем и уведомлений. Следующая форма — выездное взыскание долгов (hard collection) — предполагает личный контакт с должником на его территории. Это уже дорогая технология, требующая большого штата в регионах. Зато «средний чек» вдвое больше. Мы специализируемся именно на выездном взыскании. Имеем в каждом регионе группу коллекторов, а также юристов для представительства в местных судах. Всего у нас работает более 1 тыс. сотрудников. Поэтому широкий географический охват — первое условие конкурентоспособности коллектора.
Что еще требуется?
ПМ: Конечно, наличие средств на покупку долгов. В основном мы приобретаем портфели долгов. Они приносят нам 87% выручки. Тогда как большинство конкурентов зарабатывают главным образом на агентском сопровождении кредитных пулов. Банки дают коллекторам-агентам высокие комиссии (около 30% собранной суммы.— СФ), но покупать проблемные активы выгоднее: владелец портфеля собирает гораздо больше денег, нежели коллектор-агент. Не потому, что тот плохо работает, просто у агента меньше полномочий. Например, он не может отменить штрафы и пени, начисленные банком за просрочку. А мы можем.
…
Слышал, что в кризис портфель долгов можно купить за копейки…
ПМ: На пулы необеспеченных розничных кредитов ставки дисконта колеблются от 90% до 99%. Цена портфеля сложных долгов с просрочкой от трех лет составляет 3-5% объема задолженности. Цены столь низки потому, что на рынке сейчас гуляют лишь портфели старых долгов, сделанных еще до кризиса, а хороших новых долгов-то не появилось.
Почему же сами банки не взыскивают долги, а продают их по бросовым ценам?
ПМ: У банка нет времени ждать, пока должник созреет. Плохие долги портят отчетность, к тому же ЦБ РФ требует от банков 100-процентного резервирования по проблемным ссудам (банк должен держать на своих счетах сумму, равную сумме выданного «плохого» кредита.— СФ). Мы же не торопимся: купили портфель, положили на баланс и десятки лет взыскиваем. Долг вечен. Главное — найти человека. А найти мы умеем.
Есть ли долги, от которых вы отказываетесь?
ПМ: Мы берем все, вопрос только в цене. Цена хорошего долга может составлять 100%, плохого — 0,1%.
Вот к вам обратился банк и предложил портфель. Что дальше происходит?
ПМ: Мы анализируем каждого должника: давно ли не платит, был ли в разработке у другого коллектора, какова причина просрочки. Например, если шли платежи, а потом прекратились, значит что-то случилось у заемщика и это дефолт социальный. При криминальном дефолте люди не платят никогда. Это самый плохой вариант для нас, так как оперативно-разыскные мероприятия стоят дорого. Позвоните в любое детективное агентство, и они вам назовут цену от 100 тыс. руб., при этом на должнике, скажем, висит всего 30 тыс. руб. недоимки. Такие долги мы отсекаем. Кроме того, мы отсекаем определенные адреса. Например, мы знаем, что такой-то дом по такой-то улице — это дом маргиналов, туда соваться без толку.
Интересно, как маргиналам удалось получить кредиты?
ПМ: Многие банки до кризиса без разбору выдавали кредиты. Скоринг у них был весьма странный. Например, заемщик со средним или ниже среднего уровнем доходов железно получал ссуду. А у меня был случай, когда я пришел в банк, сообщил свои данные, должность, зарплату: мол, хочу получить кредит. Скоринговую систему переклинило: она сочла, что зарплата слишком большая — клиент обманывает. Ну, и мне отказали. Сейчас, правда, банки винтики-то в своих системах подкрутили.
Например, вы выясняете при анализе портфеля, что руководство банка выдало кредиты с нарушениями. Как вы поступаете?
ПМ: Самые распространенные случаи внутреннего мошенничества — выдача кредитов «мертвым душам». Но мы об этом всегда узнаем. Ведь нам обычно передают портфели сложных долгов, над которыми уже поработали и сотрудники банка, и, возможно, другие коллекторы. Кстати, мы получаем портфели и от Агентства страхования вкладов (АСВ) — оно занимается банкротством банков. Например, АСВ передало нам в работу долги обанкротившегося «Сахалин-веста», против руководства которого возбудили уголовное дело.
Вы часто пытаетесь взыскать деньги через суд?
ПМ: У нас почти миллион должников, в год бывают десятки тысяч исков. Тут важно понимать: если у человека проблемы, например, его уволили с работы, но он готов платить, мы никогда на него в суд не подадим. Мы договоримся с ним в досудебном порядке.
Сколько исков вы выигрываете?
ПМ: Наша компания выигрывает 99,9% исков. Потому что бесспорность требований очевидна — заемщик деньги получил, есть подтверждение, и с ним не поспоришь. Другое дело, что нужно еще взыскать этот самый долг.
Ведь в принципе человек может быстренько развестись, переписать имущество на родственников и прикинуться маргиналом…
ПМ: Нас это не останавливает. Исполнительный лист вечен, мы готовы ждать и пять, и семь лет, поэтому рано или поздно либо должник, либо его наследники должны будут платить.
То есть сроков давности нет?
ПМ: Срок предъявления исполнительного листа — три года, но это ограничение преодолимо. Допустим, прошло два года и 11 месяцев, ты отзываешь исполнительный лист и предъявляешь его снова. Поэтому должнику с этого крючка не слезть.
Что вы делаете в тех случаях, когда выясняется, что должник укрывает доходы от налогов, официально прибедняется и не хочет платить?
ПМ: Если мы работаем по агентскому договору с банком, мы доводим эти сведения до него и он инициирует уголовное дело против должника. Если кредит принадлежит нам, то дело заводится с нашей подачи. У нас нет задачи посадить должника, наша задача — взыскать. Уголовное преследование — один из эффективных инструментов нашей работы. Когда должник осознает, что на одной чаше весов его свобода, а на другой — определенная сумма, он обычно платит.
Как вы считаете: справедливо ограничивать передвижение граждан в связи с долгами, например при выезде за границу?
ПМ: Этот инструмент, который дало государство в 2008 году, очень правильный. Сегодня должники у нас имеют больше прав, чем кредиторы. За границей люди получают за неплатежи сроки. В России же по статье о мошенничестве получают сроки единицы, а статья о злостном уклонении от уплаты вообще не работает.
У вас уникальная компания — вы начали развиваться с Дальнего Востока и Урала. Не могли бы описать поведение должников в разных регионах?
ПМ: Регионы сильно различаются. Особая территория — Москва, это город большой и порой трудно добежать до человека. У нас норма — 10 личных контактов в день, но выполнить ее в Москве почти невозможно. Две-три личные встречи в день — уже предел.
То есть в регионах легче с людьми разговаривать?
ПМ: Здесь другие алгоритмы общения. Например, в Москве ты приходишь домой к должнику. Тот спрашивает: «Ты кто? Ах, коллектор»,— и тут же вызывает наряд милиции. В Новосибирске же тебе спокойно откроют дверь. Вообще на периферии репутация ответственного человека важнее, на мой взгляд. В Москве ты можешь обанкротиться, и об этом никто не догадается, а, например, в южных городах о визите коллектора сразу же узнают соседи. Там люди всеми силами скрывают от соседей свои долговые проблемы.
Чего в целом вам не хватает для нормального развития коллекторского бизнеса?
ПМ: Наш бизнес сейчас совсем не регламентирован законодательством РФ, поэтому главное — добиться принятия закона о деятельности по взысканию просроченной задолженности. Коллекторы сейчас бесправны — мы же не приставы, не милиция. Закон позволит нам хотя бы обозначить рамки наших полномочий: что мы имеем право делать, какую информацию можем получать от госорганов, какие запросы имеем право подавать.
Я читал, что вот-вот будет принят другой закон — о банкротстве физических лиц. Не поставит ли он крест на деятельности коллекторов?
ПМ: Банкам и коллекторам он не сулит ничего хорошего. Так, по нынешней редакции законопроекта любой человек, задолжавший банку 50 тыс. руб. и не плативший полгода, имеет право подать в суд заявление о собственном банкротстве и представить свой график платежей, который может растянуть на пять лет. Этот закон вряд ли примет Госдума этого созыва. Скорее всего, Дума следующего созыва тоже.
Вы полагаете, что Госдума отважится принять закон в пользу коллекторов? Ведь население негативно воспринимает и коллекторов, и банкиров. Люди думают: и так кредиты дороги, а тут еще будут приходить люди и эти деньги выбивать.
ПМ: Что делать, если, например, даже Роспотребнадзор призывает игнорировать требования коллекторов. Но мы же не бандиты 1990-х, которые приходили с утюгами. Оружие коллектора — слово. Сумеешь правильно подойти к должнику, он пойдет на контакт и начнет платить.
